Неожиданно мы остановились. После грохота сумасшедшей скачки у меня зазвенело в ушах. А когда уши привыкли к тишине – в мою тюрьму на колесах ворвались ночные звуки – трель соловья и шелест листьев.

Начинало светать и, приглядевшись, я поняла, что мы остановились в двух шагах от леса или рощи. И еще один звук приковал к себе мое внимание – храп моего конвоира.

«Но этого же просто не может быть, – подумала я, – как бы пьян он ни был, он не мог бы не проснуться, если только…»

– Вылазьте, барыня, – прервал мои мысли голос возницы, слезшего с козел и открывавшего ключом дверцу, отделявшую одну половину возка от другой.

«Откуда у него ключи? – удивилась я, еще не до конца понимая, что происходит. – И чего ему от меня надо?»

– Разомните ножки-то, – почти ласково добавил он, распахнув дверь, и мне ничего не оставалось делать, как последовать его совету. Кроме того, мне действительно нужно было выйти по естественным и таким затруднительным в подобных обстоятельствах причинам.

Я бы не упоминала о таких не слишком пристойных подробностях, если бы не одно обстоятельство. Меня в этот момент больше волновало, каким образом я сумею уединиться в лесу, и подозрение, что, скорее всего, мне этого сделать не удастся, а придется пережить позор присутствия посторонних мужчин в самый неподходящий для этого момент.

При одной мысли об этом, меня бросило в жар, и для более серьезных опасений просто не осталось места в голове.

Хотя оснований для них, как вы понимаете, было более, чем достаточно.

Но кучер, вопреки моим опасениям, не только не собирался меня сопровождать куда бы то ни было, но даже и не смотрел в мою сторону. А, обернувшись через некоторое время и застав меня на прежнем месте, ощерился и спросил:

– Ну, что же вы, барыня. Передумали? Или вас вести прикажете?

Его рыжая физиономия превратилась в большой масляный блин, когда ее хозяин раскатился мелким горошком ехидного смешка. Я бы покраснела в два раза сильнее, если бы это было возможно в принципе. Но, поскольку и так была совершенно пунцовая, то лишь издала губами какой-то нечленораздельный звук и направилась в сторону леса, прилагая максимум усилий, чтобы выглядеть как можно более гордо и независимо. И благодаря этому пропустила, вернее, совершенно не обратила внимания на какое-то движение за ближайшими кустами. Хотя, судя по звуку, это вполне могло оказаться какое-нибудь крупное и опасное животное. Если не волк, то по крайней мере кабан. Тем более, что в хвалынских лесах это совсем не редкость.

А выглядела я действительно весьма забавно, поскольку, если помнит читатель, перед самым арестом вырядилась в одно из самых красивых платьев. И не успела переодеться.

Передвигаться по лесу в таком виде было непросто, длинный подол цеплялся за кусты и сучья, так что прошло немало времени прежде, чем я удалилась на необходимое по моим тогдашним представлениям о приличии расстояние, то есть на добрую версту от смешливого кучера.

И когда, наконец, решила остановиться, тем более, что лес с каждым шагом становился все более дремучим, то услышала странный хлопок с той стороны, откуда пришла. И только когда он повторился, поняла, что это был пистолетный выстрел.

Этот звук вернул меня к реальности и заставил задуматься.

Уже одно то, что меня отпустили в лес без сопровождения, было довольно странно.

«Неужели они совершенно не опасаются, что я попытаюсь убежать? – только теперь подумала я. – Откуда у них такая уверенность?» Но тут же направление моих мыслей изменилось, поскольку следующая идея показалась мне куда более уместной в моих обстоятельствах:

«Что это за выстрелы, и кому они адресованы? Не мне ли? Но с какой стати?»

Я уже было направилась в обратную сторону и даже перешла на бег, но неизвестно откуда пришедшая в голову зловещая формулировка «при попытке к бегству» заставила меня поумерить свой пыл. Поскольку означала эта фраза реальную опасность для жизни.

«А что, если вся эта поездка – всего лишь провокация? – подумала я. – Куда меня, собственно говоря, везли? На очную ставку, для следственного эксперимента? Именно эти слова употребил Алсуфьев перед тем, как вернуться в Саратов. Но уже тогда они прозвучали не слишком убедительно. Да и вся эта история с внезапным его вызовом к начальству была более, чем странная. А поведение кучера, его странный смех?»

Внезапно я ощутила себя участницей чьей-то игры, правил которой я не знала и поэтому рисковала оказаться в наиглупейшем положении. Мне этого, понятное дело, совершенно не хотелось. А учитывая, что игра эта, кому бы не принадлежал ее замысел, и так зашла слишком далеко, нужно было как можно быстрее разгадать ее правила, то есть хотя бы попытаться понять логику «игроков». И только после этого принимать решение и действовать.

Меж тем идея о бегстве, однажды возникнув, уже не хотела покидать моего сознания.

«А что, если действительно…» – начала уже мысленно задавать я себе этот весьма опасный вопрос, но сама же себя и прервала:

«С какой стати? Что я, совершила какое-нибудь преступление? Нет. Зачем же мне в таком случае бежать? И мое бегство не станет ли косвенным подтверждением моей вины? С другой стороны уже сутки я провела в тюрьме, и неизвестно, сколько таких дней еще впереди…»

Я была слишком вымотана, чтобы соображать. Все тело болело, песок скрипел на зубах, дорожная пыль понабилась во все складки моего платья и утяжелила его вдвое.

«Да и куда я могу бежать, пешком, по лесу? Домой? Но там меня сразу же арестуют. И в этом случае доказать свою невиновность станет еще сложнее. Бред какой то! Арестовывать невинного человека можно, а убежать он не имеет права…»

Тем временем солнце уже поднялось над деревьями, и стало гораздо теплее. Мысли мои скакали, как солнечные зайчики по зеленой листве окружающих меня деревьев. Они были столь же непостоянны и капризны и никак не желали выстраиваться в единую цепочку. Кроме того, окружающая меня обстановка была настолько мирной, птицы порхали с ветки на ветку, кузнечики завели свою бесконечную песню… Все это совершенно не вязалось с моим положением и теми мрачными перспективами, что рисовало мне воображение.

«Да полно. Чего это мне лезет в голову, – урезонила я себя. – Должно быть, просто мой конвоир проспался и теперь забавляется стрельбой по воронам. А я-то напустила страха…»

Новая моя, «воронья» версия сразу показалась мне не слишком убедительной. Но в окружении прочих абсурдных событий последнего времени была не такой уж и бредовой. По крайней мере, в ней было больше логики, чем в попытке пристрелить меня при попытке к бегству.

– Как бы то ни было, – произнесла я вслух, – но в любом случае нужно срочно что-то делать. Или возвращаться к возку, или бежать от него подальше. Не могу же я стоять на месте и ждать у моря погоды. А, может, и выстрелы эти – всего лишь напоминание мне, что пора возвращаться… Хуже будет, если они пойдут меня разыскивать.

И произнеся эти разумные, как мне казалось, слова, я сделала несколько шагов в прежнем направлении, хотя и не так быстро, как прежде, останавливаясь и прислушиваясь через каждые несколько шагов. А все потому, что у меня был еще один незримый советчик, который мы привыкли называть предчувствием. И этот советчик вопреки успокаивающему голосу разума пророчил мне что-то недоброе.

А когда до возка оставалось буквально несколько шагов, он уже не просто нашептывал мне свои ужасы, а орал про них во все горло. И прежде, чем выйти на открытое пространство, я затаилась в кустах и задержала дыхание.

На первый взгляд все было спокойно. Даже слишком. Я нигде не могла обнаружить не только пьяного конвоира, но и кучера. Лошади спокойно щипали молодую зеленую травку у себя под ногами, время от времени отмахиваясь гривами от злых весенних слепней.

Прошло несколько минут. И, приведя в порядок растрепавшиеся в лесу волосы и освободив их от прилипшей к ним паутине, я решилась покинуть свою засаду.