– Что это вы, матушка – то плачете, то смеетесь? И смех и слезы, по-другому не скажешь, – притворно заворчала Ксения Георгиевна, но по всему было видно, что и ее тронула такая беззаветная преданность молодого человека, и немного позже она призналась нам в этом.
Она даже всплакнула со мной за компанию, и прошло немало трогательных минут, прежде чем мы смогли заняться делом. А в нашем случае это означало обсудить все последние события и принять единственно правильное в этих обстоятельствах решение.
На это у нас ушла вся ночь без остатка, но разговор этот так важен что, пожалуй, ему следует уделить отдельную главу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Хотел, ничего не меняя, поместить тут эту самую седьмую главу, но передумал, и вот почему. Дело в том, что Екатерина Арсаньева во времена написания данного романа была, несмотря на свой весьма почтенный возраст, автором начинающим. И как все начинающие авторы – находилась в состоянии поиска. В основном поиски эти касались не содержания, с ним Екатерина Алексеевна определилась раз и навсегда, взяв за основу своих литературных произведений свою же собственную жизнь. А вот что касается формы – тут она перепробовала все возможные стили и жанры, пока не остановилась на романе, став, таким образом, одной из основоположниц столь популярного ныне жанра криминального романа или детектива.
Но я бы не простил себе, если бы не познакомил читателя хотя бы с некоторыми из ее экспериментов. Тем более что и в них Екатерина Алексеевна, с моей точки зрения, выглядит более чем убедительно. Таковы ее психологические новеллы, поэмы и наброски романа в стихах. А ее пьесы наверняка могли бы существенно разнообразить репертуар наших театров. Но, к сожаления, ни одна из них не дошла до нас полностью, сохранились лишь отдельные отрывки и сцены. Но даже тот небольшой отрывок, который мне не терпится вынести на ваш суд, надеюсь, убедит вас в справедливости моих слов.
Я считаю, что роман в целом от этого не пострадает, поскольку ее содержание представляет собой начало той самой ночной беседы, о которой пишет автор в конце предыдущей главы. Но драматическая форма, лишенная в силу своей специфики описательности, сделала ее более динамичной и придала ей еще больший драматизм.
Посему милости прошу в Театр Екатерины Арсаньевой.
Сцена представляет собой гостиную. Посредине большой обеденный стол, в стороне кресла. Три больших окна задрапированы французскими портьерами.
Те же и Петр Анатольевич, молодой литератор, приятель Екатерины Алексеевны.
КСЕНИЯ ГЕОРГИЕВНА: Петечка, Бог ты мой, как вы нас напугали.
(В сторону) Катюша, можете вернуться, это ваш приятель.
ЕКАТЕРИНА (входя из дверей направо) Петр, как вы узнали, что я здесь?
ПЕТР: Катенька, вы здесь? Я не верю своим глазам… (Бросается к ней) Вас отпустили?
КСЕНИЯ ГЕОРГИЕВНА (подойдя к окну и прислушиваясь): Я понимаю вашу радость, молодые люди, но лучше вести себя потише. Не дай Бог, кто услышит.
ПЕТР: Что я слышу? Вас все еще преследуют? Но как же вам удалось освободиться?
ЕКАТЕРИНА: Право, не знаю, радоваться или печалиться мне по этому поводу.
ПЕТР: Не понимаю.
КСЕНИЯ ГЕОРГИЕВНА: Катенька расскажите ему все, что с вами приключилось прошлой ночью, а я пока прикажу поставить самовар. (выходит)
ЕКАТЕРИНА (усаживаясь в кресла): Приготовьтесь выслушать самую невероятную историю, но, поверьте, я не собираюсь вас мистифицировать.
Далее я позволю себе небольшую купюру, поскольку Катя пересказывает своему приятелю события хорошо вам известные. И сразу перейду к началу «мозгового штурма», то есть тем самым поискам выхода из той непростой ситуации, в которой оказалась наша героиня. Ксения Георгиевна к тому времени уже вернулась в гостиную и принимает в разговоре самое активное участие.
ПЕТР (Обхватив голову руками): В голове не укладывается… Что же вы намерены предпринять?
ЕКАТЕРИНА: Пока я сама этого не знаю, и очень надеюсь на вашу помощь.
КСЕНИЯ ГЕОРГИЕВНА: И то дело. Одна голова хорошо, а три…
ЕКАТЕРИНА: Право же, Ксения Георгиевна, мне так неудобно, что вы оказались втянуты в эту историю…
КСЕНИЯ ГЕОРГИЕВНА: Катенька, если вы хотите меня обидеть…
ЕКАТЕРИНА: Да что вы, у меня и в мыслях этого не было…
КСЕНИЯ ГЕОРГИЕВНА: Вот и прекрасно. В таком случае перейдем прямо к делу. Думаю, что лучше всего вам пока пожить у меня.
ПЕТР: Безусловно. Во всяком случае до тех пор, пока мы не найдем способа доказать вашу невиновность.
ЕКАТЕРИНА: Я до сих пор не верю, что это нужно кому-то доказывать. Неужели Алсуфьев на самом деле подозревает меня?
КСЕНИЯ ГЕОРГИЕВНА: Мне этот молодой человек никогда не внушал доверия…
ЕКАТЕРИНА и ПЕТР (в один голос): Как! Вы и его знаете?
КСЕНИЯ ГЕОРГИЕВНА: У нас с ним есть несколько общих знакомых. И только…
К сожаления, это все, что сохранило для нас безжалостное время, во всяком случае, пока все мои поиски не привели к желанному результату, я не нашел продолжения, хотя и не оставляю надежды когда-нибудь его найти. К счастью, оригинальный текст романа почти не пострадал, за исключением отдельных слов и предложений, которые легко восстанавливаются по смыслу. К нему-то я предлагаю теперь вернуться читателю.
Петр совершенно не ожидал застать меня у Ксении Георгиевны. Прочесав всю округу, он не сумел отыскать никаких следов моего возка, едва не загнал своего жеребца и, отчаявшись, решил вернуться в гостеприимный дом, чтобы с утра продолжить поиски.
Каково же было его удивление, когда предмет его поисков собственноручно усадил его за стол и стал потчевать чаем и пирогами. Он никак не мог прийти в себя от потрясения и долго смотрел на меня, как на привидение. Кроме того, сказывались две бессонных ночи и почти целые сутки в седле. Честно говоря, на Петра было больно смотреть, и по внешнему виду он напоминал арестанта в гораздо большей степени, нежели выспавшаяся и отдохнувшая к тому времени ваша покорная слуга. Да чего там, по сравнению с ним я выглядела курортной барышней, только что возвратившейся с купален.
Чтобы окончательно вернуть его к реальности и немного приободрить, догадливая старушка велела принести шкалик своей знаменитой настойки, которая если не поднимет мертвого на ноги, то сильно скрасит ему загробное существование.
Мысль эта принадлежит не мне, а Петру. Именно так он выразился, пропустив пару стаканчиков, и по этому вы можете понять, что к нему постепенно возвращалась способность шутить и каламбурить. А для него это было первым и основным признаком жизни. И через каких-нибудь полчаса все мы уже смеялись от души, так что сторонний наблюдатель никогда бы не поверил, что является предметом нашей оживленной беседы.
А предмет этот, между тем, был очень серьезен. Если не сказать страшен. Те сведения, которые раздобыл со времени моего ареста Петр Анатольевич, лишь подтверждали серьезность намерений моих врагов. В первую ночь моего заточения он не терял времени даром, проявляя чудеса изобретательности и и лицедейства. Но обо всем по порядку.
Выслушав мою печальную историю, он некоторое время не произносил ни звука, но когда заговорил, остановить его было уже невозможно:
– Теперь у меня не осталось никаких сомнений, – начал он свой монолог, – ваш покойный муж, Катенька, наступил кому-то на очень любимую мозоль. Или, иначе говоря, – прищемил хвост. Не знаю, каким образом ему это удалось, но, судя по всему, последствия этого поступка не дают кое-кому покоя по сей день.
Алсуфьев не такой дурак, чтобы при ваших связях и положении, нарываться на неприятности из-за пустяков. Стало быть, или у него есть весьма серьезный повод опасаться за свое положение, а это означало бы, что рыльце его сильно в пушку, или же, что еще более вероятно, за ним стоят неизвестные нам пока люди, для которых Алсуфьев и старается и на заступничество которых, в случае чего, может надеяться.